Рафаэль Гусейнов: Кавказский пленник

Рафаэль Гусейнов

БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ОБМЕН, В КОТОРОМ ПРИНЯЛИ УЧАСТИЕ СЕМЬ ГОСУДАРСТВ, НА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОТОДВИНУЛ С ПЕРВЫХ ПОЛОС АМЕРИКАНСКИХ ГАЗЕТ ТЕМУ ВЫБОРОВ ПРЕЗИДЕНТА США. АНАЛИЗИРУЯ ПОЗИЦИЮ РОССИИ, АМЕРИКАНСКИЕ ИСТОРИКИ И ЖУРНАЛИСТЫ ДАЖЕ ВСПОМНИЛИ ПРО АМАНАТ - ДРЕВНИЙ ОБЫЧАЙ ЗАЛОЖНИЧЕСТВА. НАШУ СТРАНУ УПРЕКАЮТ В ТОМ, ЧТО ОНА ПОЛЬЗУЕТСЯ ИНСТРУМЕНТАМИ ЦАРСКОЙ РОССИИ.

                                                               ИМПЕРИЯ В ВОЙНЕ

               Кавказская война России в XIX веке продолжалась 60 лет. Это был один из самых продолжительных военных конфликтов в истории человечества, о чем наши просвещенные современники мало что знают. Покорение Кавказа в XIX веке считалось важной задачей динамично расширяющейся Империи. Но заплатить за присоединение этих земель пришлось дорогой ценой. Всего за годы войны на Кавказе русская армия потеряла почти сто тысяч военнослужащих. При этом на одного убитого в боях приходилось трое умерших от болезней. Около 6 000 человек попали в плен, в том числе 92 офицера Императорской армии и 5 915 нижних чинов.

            Именно в те годы в отношениях царских генералов с кавказскими народами сложились традиции аманатства. Иногда приходится слышать, что аманатство – это простой захват заложников. На самом деле – это сложившийся на Кавказе и довольно распространенный в отношениях враждующих сторон дипломатический, политический и социальный институт. Но пользовались правилами аманатства не только царские чиновники, но и правители и военачальники в Испании, Османской империи, Австрии, Италии, Золотой Орде. Во время войны на Кавказе этот институт, я бы сказал, был наиболее цивилизованным, компромиссным методом решения многих споров и разногласий. Русские генералы (Ермолов, Цицианов, Симанович, Дельпоццо), а также горские князья активно им пользовались. К сведению зарубежных критиков все содержание аманатов ложилось на казну Российской империи. Попавшие в аманат дети горских властителей получали имперское чувство принадлежности. В специальных школах их учили не только русскому языку, но и математике, географии и другим наукам. Они открывали для себя новый привлекательный мир, а институт аманатства становился для них орудием социализации, трамплином в жизнь. 

Одной из самых драматических историй, связанных с пленом и возвращением за огромный выкуп было похищение грузинской княгини Анны Ильиничны, жены князя Давида Чавчавадзе. Отряд горцев под командованием сына Шамиля - Казимагомеда совершил налет на владения князя в Кахетии и захватил княжну с детьми, большой группой прислуги и родственников.

 Род Чавчавадзе - один из самых именитых в Грузии. Считалось, что эта семья была уважаемой и даже любимой российским императором. Дед Давида, Гарсеван Чавчавадзе был известным дипломатом, послом грузинских царей. Именно его подпись в числе других стоит под историческим Георгиевским трактатом - договором о переходе Грузии под протекторат России. Отец - Александр Чавчавадзе, профессиональный военный, активный участник войны 1812 года. Не случайно эту семью называли правой рукой империи на Кавказе. Другие родовитые грузинские кланы даже упрекали семейство Чавчавадзе за излишнюю «прорусскость». У Александра было две дочери и сын. Одна из его дочерей вошла в историю отечественной культуры, выйдя замуж за знаменитого русского поэта и дипломата Александра Грибоедова.

 После захвата грузинских княжон Шамиль требовал выплатить ему сумму в миллион серебром. Об этом было доложено государю. Николай I был рассержен и после раздумий дал понять, что противиться сделке не будет, но деньги не дал. История с пленением и освобождением грузинских княгинь поставила Императора еще перед одним нелегким выбором. Главным требованием Шамиля было возвращение его старшего сына, отданного в аманат российским властям. История, когда Шамиль его потерял, относится к июню 1839 года. Именно тогда экспедиционный корпус генерал-лейтенанта Граббе осадил аул Ахульго - хорошо укрепленную горную резиденцию Шамиля.

Это было одно из самых жестоких сражений тех лет. Павел Христофорович Граббе, один из самых успешных русских командиров на Кавказской войне, несмотря на большие потери, в конечном счете, вынудил Шамиля пойти на переговоры. Требований было несколько, в том числе выдача старшего сына в качестве аманата, гарантии полного подчинения России. По-существу это означало для вождя горцев не только безоговорочное поражение, но и позорную капитуляцию. Шамиль никак на это не шел, но вынужден был подчиниться требованию своих воинов. Как позже свидетельствовал в своем дневнике сам Граббе, Шамиль ему написал: «Я вступил в подданство Его Императорского Величества, отдал Вам в залог верности любимого своего сына, которого никому не отдавал: и так смею надеяться на милость Его Превосходительства. Отказ Ваш будет убийством для меня». Сын Джамалуддин, вместе с одним из ближайших соратников Шамиля - Юнусом был отправлен к Граббе, но сам имам прибыть к генералу и лично склонить голову отказался. Сомневавшийся в искренности Шамиля Граббе отдал приказ об окончательном штурме.

Судя по всему, все эти годы продолживший войну Шамиль переживал потерю сына и предпринимал немало усилий, чтобы его обменять на пленных русских офицеров. Между тем, русский император лично занимался судьбой мальчика, привезенного в Петербург. Николай I принял решение не крестить маленького горца, а предоставить ему самому принять это решение по достижению зрелого возраста. Джамалуддин Шамиль (так его называли в официальных документах) был зачислен в кадетский корпус в Москве, где получали образование за счет государства дети дворянского сословия, оставшиеся без родителей. Но не прошло и трех месяцев как малыша переводят в Санкт-Петербург. Причина была уважительной. Об этом Великий князь Михаил пишет в прошении военному министру: «Сын дагестанского мятежника Шамиля Джамалуддин, по неимению при корпусе особы духовного звания магометанского исповедания, не может изучать догматов исповедываемой им религии и исполнять установленных ею обрядов… честь имею покорнейше… испросить Высочайшее соизволение на перевод Джамалуддина Шамиля в Александровский кадетский корпус». Вот тебе и «Россия-тюрьма народов»!                                            

                       КАК СТАНОВИЛИСЬ РОССИЙСКОЙ ЭЛИТОЙ

Интересно высказывание по этой теме Эрика Осли, английского историка: «Внимание, уделяемое ребенку, и проявление уважения, в частности, к проблемам его веры, нельзя считать чем-то исключительным. Уже многие века отличительной чертой российской власти является почтительное обращение с представителями знати подчиненных или побежденных народов. Император обычно предоставляет аристократам, ставшим его подданными, возможность служить России, сохраняя при этом свой статус, иногда они даже становятся частью российского дворянского общества. Такой привилегией пользуются многие украинские и польские князья. А громкие имена грузинской знати - Багратион, Дадиани, Чавчавадзе - входят в списки высших военных и светских кругов при российском дворе. Многие знатные мусульманские семьи, татарского, азербайджанского и черкесского происхождения, например, князья Черкасские, также стали верными подданными   и союзниками Его Императорского Величества. С самого начала завоевания Кавказа эту систему одновременно расширили и усовершенствовали: помимо союза с некоторыми представителями местной знати, политическое и военное руководство страны делает ставку на формирование будущей русифицированной и преданной власти элиты из прямых наследников местных лидеров. Для этой цели как нельзя лучше подходит традиции аманата, то есть взятия заложников, и главным, на ком ставят опыт, становится Джамалуддин».  

Надо заметить, что мальчик проявил усердие в учебе и довольно скоро свободно говорил на русском языке, а также выучил немецкий и французский. По окончании учебы у Джамалуддина началась традиционная карьера военного: он был произведен в поручики и направлен на службу офицером в собственный конвой императора, а затем в уланский полк, который базировался в Торжке. По требованию императора, государю постоянно докладывали об успехах его питомца. Ему были выделены достаточные средства для нормальной жизни. Время от времени молодого офицера приглашают на петербургские дворянские балы, где его появление вызывает огромный интерес. По праздникам юношу иногда принимает в личных апартаментах император. Для тех, кто хорошо знает протокол Императорского двора понятно, что это достаточно редкая привилегия. Товарищ по корпусу Джамалуддина Николай Крылов, оставивший воспоминания о дружбе с горцем, рассказывает, что однажды на инспекции, которую проводил полку Император, Николай I лично подошел к Джамалуддину, положил ему руку на плечо и сказал: «Если ты хочешь писать к своему отцу, то пиши. Письмо я доставлю». В письмах родителю Джамалуддин подробно описывал свой быт и, рассказывают, что имама особенно потряс тот факт, что его сын «преуспел в танцах». Оторванный от родных гор ребенком, воспитанный среди русских людей, Джамалуддин обрел новое понимание своего будущего, и оно не было связано с возвращением на Кавказ. Надо отметить, что воспитатели юноши, сам Император проявили по отношению к нему деликатность. Молодому человеку разрешили носить национальную одежду - черкеску. Там же, в Торжке Джамалуддин познакомился с Лизой Олениной, дочерью генерал-майора в отставке и члена Императорской академии художеств Петра Оленина. Дом Олениных был постоянно наполнен гостями. Среди тех, кто общался с юной Лизой в детстве, были такие корифеи русской культуры как Александр Пушкин, Карл Брюллов, переводчик «Илиады» Николай Гнедич. Грамоте ее учил дедушка Крылов. Для молодых офицеров - улан двери дома также были всегда открыты. Чувства Лизы и Джамалуддина были взаимными и пара готовилась обвенчаться. Стало понятно, что дорога в храм возможна только при принятии женихом православия. Николай I известил своего воспитанника, что готов быть посаженным отцом на свадьбе. Племянник Лизы П. Оленин позже написал статью «Невеста Шамиля». Ссылаясь на рассказы своей тетушки, он приводит письмо Джамалуддина невесте: «Твой Бог - мой Бог! Моя душа - твоя душа. Мы будем молиться вместе, радоваться вместе, страдать вместе. Мое счастье будет отражением твоей любви».

Имам тяжело переживал потерю Джамалуддина и, как рассказывает летописец Мохаммед аль-Карахи, Шамиль иногда уходил в лес, чтобы в одиночестве предаться печали. Никто не должен был видеть страдающим имама. Принцип аманата подразумевал неминуемую расплату, так, во всяком случае, считал сам Шамиль. Ему пришлось умерить свои жестокие привычки рубить головы без всякого повода пленным, разорять станицы, населенные русскими переселенцами. Есть интересная история, когда он захватил аул, где проживали наложницы Ермолова, других российских офицеров, их незаконнорожденные дети и чеченцы, перешедшие на службу царю. Наибы Шамиля были готовы предать огню и мечу поселение неверных, но к их удивлению Шамиль запретил это делать. Нет сомнений, что заложничество старшего сына охлаждало его ярость и стремление мстить. 

Требование поменять Джамалуддина на грузинских княгинь, как я уже указывал, вызвало замешательство у Императорского двора. Сам Николай I решительно не желал этого, понимая, что горская среда уже чужда Джамалуддину и может принести ему лишь гибель. Но и оставить в беде грузинских союзников России на Кавказе он не мог. Ближайшее окружение Императора считало, что, оказавшись в окружении Шамиля, Джамалуддин как старший сын убедит отца отказаться от противостояния с Россией и сыграет, тем самым, положительную роль, поможет завершить Кавказскую войну. Время показало, что прав был Император, а не его советники. Сам Джамалуддин не желал покидать ставшую ему родной Россию и свою невесту. И если для его отца это было долгожданным возвращением сына из плена, то для самого Джамалуддина, как это странно не прозвучит, это было путешествием в плен.  Полк в это время был дислоцирован в Варшаве и оттуда молодого офицера пригласили к Николаю I. Свидетелей этой беседы не было, но, по словам П. Оленина Император открыто сказал Джамалуддину, какой жертвы от него ждет: «Ты поймешь меня, когда я скажу, что мне больнее твоего».

Обмен княгинь на Джамалуддина состоялся 10 марта 1855 года на границе Дагестана и Чечни. С российской стороны процессом руководил флигель-адъютант князь Д. Чавчавадзе. Как свидетельствовали русские офицеры, Шамиль прибыл вместе с двумя сыновьями Казимухаммедом и Мухаммедомшапи. Имам до последнего не верил в искренность русских, полагая, что его могут обмануть. Шамиля сопровождал личный конвой с развернутыми знаменами и песнопениями из Корана. Еще около 5 тысяч хорошо вооруженных горцев укрывались в ближайшем лесочке. Поручика Джамалуддина сопровождала колонна Кабардинского пехотного полка, три сотни донских казаков и несколько личных друзей. С собой молодой человек взял много книг, географических атласов, хорошей бумаги, готовальню, карандаши и даже краски. По утверждению князя, Д.Чавчавадзе, «редко встречал он в мусульманине, хотя бы и образованном, такое отсутствие всего татарского, такое полное перерождение в европейские нравы, такой русский взгляд на вещи, такие русские чувства и привычки, какие он нашел в Джамалуддине. Но предметом особенного удивления для князя был замечательный такт этого молодого человека: никогда не обнаруживал он своих настоящих (конечно, грустных) ощущений и в то же время никогда не рисовался в интересную роль великодушного освободителя».

Не видевшие много лет Джамалуддина горцы получили указание Шамиля удостовериться, того ли человека привезли русские. Вот как описывает эту процедуру Евгений Вердеревский, служивший на Кавказе при канцелярии графа М. Воронцова и опросивший свидетелей обмена: «С первого взгляда на Джамалуддина уполномоченные признали в нем сходство с Кази-Махматом. В разговоре же они расспрашивали его о воспоминаниях детства до взятия Джамалуддина русскими. Молодой человек был этим несколько затруднен, однако рассказал, что помнит, как сквозь сон, местность Ахульго, белую лошадь, на которой в то время видел отца своего, и некоторые другие мелкие обстоятельства, совершенно сходные с истиной. Уполномоченные были довольны: но для полного их убеждения в подлинности Джамалуддина нужно было еще более ясное, наглядное доказательство. Они обнажили до плеча его руку и, увидев на ней следы шрамов, происшедших когда-то от падения ребенка на какой-то мельнице, окончательно признали его за действительного сына Шамиля». Довольно долго уполномоченные Шамиля пересчитывали выкуп в виде серебряных монет. 35 тысяч серебром и пять тысяч золотом в виде монет пришлось считать много часов. Позже стало понятным, что сумма выкупа распределялась между многими мюридами Шамиля и таким образом ее можно было легче на всех делить. Чисто психологически для горцев было важно видеть, что деньги им привезли на двух больших телегах. Все это продумал и придумал Шамиль! Сегодня это оценили бы как удачный креативный ход.

За двадцать дней до процедуры обмена в Санкт-Петербурге скончался Император Николай I. Посредник в переговорах об обмене юнкер Исаак Грамов попросил Шамиля в знак траура не устраивать традиционных горских ружейных канонад и песнопений, принятых в честь знаменательных событий. Это пожелание было выполнено. Прощаясь с Джамалуддином, генерал Николаи подарил ему свою шпагу и, улыбаясь, сказал: «Смотри же, не руби ею наших.

- Ни наших, ни ваших, - ответил Джамалуддин».

Это не было игрой слов. В драматической ситуации сын самого воинственного, пожалуй, человека в Российской империи, оказался мудрее и милосерднее опытного царского генерала. 

Кто мог знать, что русских офицеров Джамалуддин видит в последний раз.

Сразу после того, как процедура обмена завершилась, горцы попросили Джамалуддина переодеться в национальные одежды, сказав, что именно так отец хотел бы видеть сына. Его брат, после того как Джамалуддин облачился в черкеску, демонстративно выкинул форму Императорского офицера на другой берег реки, в сторону русских. Ирония судьбы заключается в том, что после пленения Шамиля и его переезда в Россию вместе с семьей этот же сын не просто одел ненавистную ему когда-то русскую форму, но даже ее генеральский вариант. Старшему сыну имама подвели вороного коня с богато украшенной сбруей, и он двинулся навстречу новой жизни.

Внимание императорского двора к Джамалуддину на этом не закончилось. Вплоть до его смерти наместник на Кавказе генерал Муравьев-Карский, согласно полученным указаниям, регулярно отправлял в Петербург депеши с новостями о Джамалуддине. В одном из посланий указывается, что Шамиль, заметив сына в печали, спрашивает его, в чем дело. «Я не могу не грустить, - отвечает Джамалуддин, - узнав о смерти государя Императора, в котором я всегда буду видеть своего благодетеля». На что Шамиль отвечал: «Да, конечно. Он был благодетелем для тебя, да и для меня тоже. Мне он вернул сына. А из тебя сделал мужчину». В августе 1855 года в очередном донесении русской военной разведки в столицу сообщается, что Джамалуддин «не может привыкнуть ни к новому укладу жизни, ни к чуждым ему идеям, ни к людям из своего окружения, чей язык он только-только начинает понимать. Кроме того, он не может оправиться после обрезания, которому его подвергли сразу после возвращения в горы». Специально приставленные к молодому человеку муллы обучают его арабскому и аварскому языкам, Корану.  В жены ему нашли дочь одного из наибов Шамиля. Но по-настоящему родным человеком своим близким, единоверцам он не стал. Постепенно от наследника имама отдаляются отец и братья, да и титула наследника он вскоре лишается. Религиозные инстанции готовят в преемники имама второго сына Шамиля – Казимагомеда. Летом 1858 года в крепость Хасавюрт срочно прибыл посланник имама с просьбой прислать русского военного врача для заболевшего Джамалуддина. Доктор Пиотровский, пустившийся в далекий путь по горным тропам, увидел уже угасавшего молодого человека. Он диагностировал ему туберкулез, в то время болезнь неизлечимую. В своих воспоминаниях доктор позже писал: «Создается впечатление, что больной сам не хочет бороться за жизнь, он смиренно приносит себя в жертву, он полностью отрешился от самого себя». Всего три года прожил кавказский пленник, вернувшись в родные горы.

История печальная и в тоже время поучительная. Даже если мы согласимся, что в современные аманаты попали арестанты российских, европейских и американских тюрем, которых на днях обменяли, то разница в том, как к ним относились в местах заключения, огромна и разительна. В российских тюрьмах граждане США, других стран не носили кандалы, их не мучили бессонницей, не выкрадывали в третьих странах, а при обмене никому не надевали на голову мотоциклетный шлем.

Рафаэль Гусейнов, кандидат исторических наук, секретарь Союза журналистов России.